Депутати на останній сесії перейменували понад 50 чернівецьких вулиць (повний список)

Из воспоминаний Ивана Михайловича Гронского (Федулова):

В пересыльной камере Бутырской тюрьмы, куда я был отправлен после вынесения приговора, встретился с Альфредом Стерном (по другим данным — Манфред Штерн. — С. Г.).

О судьбе этого замечательного человека известно очень мало, поэтому я хочу хоть немного восполнить этот пробел.

Двадцатилетним офицером австрийской армии Стерн оказался в русском плену. Общался с большевиками, которые помогли ему понять империалистический характер Первой мировой войны. Альфред остался в России, вступил в партию, воевал на фронтах Гражданской, потом учился.

Стерн — человек исключительно одаренный. Он в совершенстве владел несколькими языками. Красавец, великолепно сложен, обладал замечательным голосом — бархатным баритоном. Изумительно играл на рояле… Но избрал он не карьеру певца, музыканта или литератора, а карьеру разведчика. Альфред видел опасность новой мировой войны и понимал, что сейчас надо приложить все силы, имеющиеся в распоряжении мирового революционного движения, чтобы защитить, отстоять Советский Союз. Рискуя жизнью, он чрезвычайно много сделал для безопасности нашей страны, ставшей ему второй родиной…

Помню, как накануне празднования двадцатилетия Октябрьской революции пришла телеграмма английского агентства “Рейтер”, в которой сообщалось, что Мадрид пал под ударами франкистов. Настроение у нас было невеселое. Но через два дня то же агентство сообщило, что Мадрид держится, обороной города руководит некто генерал Клебер.

Даже в нашем армейском руководстве далеко не все знали, что легендарный Клебер и Альфред Стерн — одно лицо.

Когда началась гражданская война в Испании, Альфред был направлен туда с документами никому не известного, к тому же давно умершего гражданина Канады Клебера. Под этой фамилией он командовал первой интернациональной бригадой. Когда испанское правительство и генеральный штаб решили сдать Мадрид без боя и эвакуировать все правительственные учреждения в Валенсию, Клебер пришел к генеральному секретарю испанской компартии Хосе Диасу и заявил, что Мадрид сдавать нельзя, ибо правительство, сдавшее Мадрид, перестает быть правительством Испании. Центральный комитет КПИ предложил Клеберу организовать оборону города.

Правительство Ларго Кабальеро, испанский генштаб и ЦК социалистической партии ночью бежали в Валенсию. Ответственность за судьбу Мадрида легла на плечи Клебера.

Генерал Клебер фашистов в Мадрид не пустил. Держал столицу Испании восемнадцать месяцев. В дальнейшем для руководства обороной была создана тройка, в которую вошли генерал Миаха, подполковник Роха и генерал Клебер.

Однажды Клебер раскритиковал неудачную операцию итальянской бригады, что вызвало ссору с находившимся там представителем Коминтерна Пальмиро Тольятти (Эрколи). По-видимому, эта ссора послужила причиной предложения о сдаче Клебером командования обороной Мадрида и принятии командования малагским фронтом. Клебер от фронта отказался и просил разрешения вернуться в Советский Союз. Ему это разрешили.

В СССР он приехал прославленным на весь мир героем испанской гражданской войны, награжденным всеми орденами Испании. Некоторое время он жил в Москве, но однажды за ним пришли… В НКВД ему предъявили глупейшее обвинение — “шпионаж в пользу Франко”. Военная коллегия Верховного суда приговорила его к пятнадцати годам заключения…

Мое знакомство с Альфредом Стерном состоялось во время Гражданской войны на Восточном фронте. Позже встречался с ним в гостинице “Люкс”, где жили работники Коминтерна. Мы бывали с ним в театрах, виделись у меня в “Известиях” и дома, но редко. С Альфредом у меня как-то сразу сложились очень теплые, дружеские отношения. Мы оба интересовались литературой, театром, музыкой, оба занимались политикой, боролись за дело революции.

Несмотря на жуткие условия следствия, несмотря на незаконный арест и абсолютно незаконное осуждение, за целый месяц, проведенный в камере Бутырской тюрьмы, я не услышал от Клебера ни одного звука жалобы. Он держался так, как подобает держаться настоящему революционеру. Он был убежден, что жуткий произвол, творимый в стране, рано или поздно народ осудит, что наши добрые имена будут восстановлены. В это он верил, в этом он не сомневался ни единой секунды. А ведь Альфред прошел все ужасы Лефортовской тюрьмы. Когда нас повели в баню, я увидел на теле Клебера шрамы, спросил:

— Альфред, что это? Следы сражений в Испании?

— Нет, это следы Лефортова.

Во время следствия мне ни разу не меняли белье, рубашка на мне совсем истлела. Когда меня назначили на этап, Клебер снял с себя рубашку:

— Надевай.

— Зачем? А ты в чем останешься?

— У меня еще есть. — Он тут же достал другую рубаху.

Я надел. На ней стоял штамп “Шанхай” — эту деталь я почему-то хорошо запомнил. Я знал, что Альфред работал в Китае до поездки в Испанию. Стерн дал мне еще кое-какие мелкие вещи. Мы с ним трогательно распрощались.

Простился я с помощником начальника хозотдела 4-го Управления РКК Яновым, которого до этого знал достаточно хорошо.

Простился с тестем моего большого друга, гениального авиаконструктора Кости Калинина, со всеми большевиками, находившимися в камере.

Меня отправили в Заполярье, на Воркуту. Клебер остался в пересыльной тюрьме. Как я потом узнал, он был отправлен на восток, возможно, на Колыму. Я выдержал заключение и вернулся. Клебер — рыцарь революции, один из честнейших и прекраснейших людей, встреченных мною на жизненном пути, бесследно исчез в колымских лагерях.