Этот город еще будет блестеть от счастья(Таймс на вихідні)

07.01.2014

Мы с тобой видели наш город разным.
Преимущественно он бывал приветливым, наполненным друзей и веселья, радуг, хрусталя, фейерверков и музыки. Беременным от цветов и печенья с мороженым, мокрым от лимонада и кваса, легким от уличных сквозняков и тополиного пуха, соблазнительным от улыбок прохожих девушек. Он обычно блестел от счастья и влюбленности в себя. Совершенно миролюбиво танговал, фонтанировал, стихослогал, фиакрил и философствовал. Его нельзя было испугать или застать врасплох. Его особенно не волновали столицы, императоры, войны и даже революции. Городу всегда было что есть и пить, кого любить, где и на что развлекаться.
Тихо текла вода в черных подземных трубах, о существовании которых никто даже не догадывался.
Своевременно зажигались желтые городские фонари.
Элегантно катились зеленые фиры, а позже – красные трамваи и троллейбусы.
Это потом в город вполз обезумевший прогресс в виде достижений и новинок, которые носили преимущественно чужой, нехарактерный вкус и устремления.
А тогда еще пахло свободой, влажным папье-маше, сажей старинных печей, мастикой паркетных полов и только чуть-чуть Советским Союзом.
В те времена нам в принципе не нужны были часы. Вспомни, друг, что тогда мы сами решали который теперь час.
Наша дружба с девочкой из нашего класса роскошно опиралась на надежду, что это не просто дружба. Тогда мы еще плохонько разбирались в девушках, поэтому многих испортили. А собственная свадьба представлялась очень просто и удобно – как время, когда все заживет.
Несмотря на то, что нас сделали в СССР в конце месяца, мы прожили с городом больше, чем жизнь. Мы жили тут до своего рождения и будем тут проживать и после физической жизни.
Мы любовались восходом солнца до обеда. Мы так любили читать, что внимательно вчитывались даже в номера страниц. Когда мы выносили мусор, соседи думали, что перезжаем. В пионерском лагере в Клиновке или в Даведенах, когда все мальчики шли спать раньше девочек, те не знали как потушить костер.
Обычная песня выходит, если слова ложат на музыку. Наша тогдашняя дворовая песня выходила, когда мы слова ложили рядом с музыкой.
«Жизнь коротка, – вдолбил кто-то нам в головы, – и нужно попробовать в ней все, чтобы сделать ее еще короче». Поэтому по мере прохождения через наш организм жигулевского пива, оно сохраняло свой цвет, но теряло привлекательность.
Мы не стеснялись того, что человек произошел от обезьяны, но и не демонстрировали это. В нашей жизни всегда находился подвиг для известного места. В ресторане на нашем выпускном готовил шеф-повар, который раньше работал в обкоме партии. Правда, водителем. После банкета по поводу выпускного мы, столкнувшись с нестандартной конструкцией замочка бюстгалтера, так и процеловались бесцельно до рассвета. А утром горько осознавался первый глубокий жизненный парадокс: вкус у портвейна одинаковый, а приключения после него всякий раз другие.
В той нашей жизни не было мобильных телефонов, но мы всегда знали, где наши друзья.
Тогда старости боялись главным образом городские женщины, мужчины не успевали испугаться. Правда редкие советские сексологи постоянно отмечали всевозрастающий уровень сексуальной культуры у горожан мужского пола. Ежегодно, по наблюдениям специалистов, на 25-30 процентов возрастала площадь, которая покрывалась ими в ходе предварительных ласк.
Городские староверы тогда еще писали слово «блин» через «ять». Тогда же мы впервые обратили внимание на одну удивительную закономерность городского климата: оказывается снег и дождь могли идти одновременно, а вот снег и трамвай – никогда.
Та жизнь встряхивала нас. Эта встряска должна была продолжаться бесконечно долго, потому что даже вблизи городского пансионата для пожилых людей специально обученные кукушки подбадривали пенсионеров.
В 1992 году советской власти исполнилось 65 лет и она, несколько запоздало и виновато, как неоднократно униженная и зашуганная иностранная гувернантка, ушла на пенсию.
Вместо ожидаемого коммунизма настал ностальгический иллюзионизм. Причем ностальгия предстала неуклюжей попыткой сравнить наихудшее из теперешнего с наилучшим из прошлого. Такая иллюзия. И вот уже больше двадцати лет, в припадке этой иллюзии, в стране передвигают мебель и старательно стирают нам память.
Лидеры оппозиции с оптимизмом взирают на негативные события в стране. После определенной, довольно значительной суммы вложенного и тут же украденного, економика превратилась в политику. Когда ничего не получается – начинают реформы. Книжки стало выгоднее продавать, чем читать, а самым унизительным является теперь – быть приличным человеком. Все наилучшее начало делаться из зависти, последние слова стали первыми по употреблению. Мы, испугавшись того, что мысли материальны, совершенно перестали думать. Вежливость нынче такая редкость, что кое-кто принимает ее за флирт. Вряд ли тридцать лет тому назад мы представляли себе подготовку к экзамену как фотографирование конспекта телефоном. Никто теперь не хочет жить трудом. Одни менеджеры.
Торжественная местечковость, туфли с загнутыми носками по последним трендам Калинки, а человек без мобильного телефона выглядит голым. Друзья в «одноклассниках» – как шариковые ручки – 250 штук, а пишут только человек 5.
У города вытирают память.
Мы с тобой, мой друг, неожиданно увидели собственный город предельно враждебным, насыщенным до краев злобой, нищетой и отсутствием элементарных моральных и комунальных удобств. Эти удобства нынче на улице, как у плохого хозяина.
Мы наблюдали городскую старушку, которая зашла в магазин, купила все, что ей хотелось, вышла из магазина, но потом, что-то вспомнив, вернулась и накричала на продавца.
Или – когда запретили пить пиво в общественных местах, оказалось, что у нас в городе больше нет общественных мест.
Впрочем, не все так плохо, как нам поначалу показалось. Могло быть намного хуже. Наш город никогда не был однородным или одинаковым. Он всегда на поверхности, на изломе, на вдохе. Город – фантастический коктейль под названием «дом Облонских». Чтобы его сделать, необходимо все, что имеешь, смешать.
Это, собственно, и происходит. Идет тяжелая, длинная и болезненная дефрагментация города.
При этом ему неслыхано повезло. Как наблюдательно кто-то заметил: давно исчезли Юзовка и Станислав, Александровск и Акерман, Проскуров и Елисаветград. А сколько раз Луганск (или Ворошиловград) менял свое имя?
Запросто могли бы и наш с тобой, мой друг, город с неблагозвучным по советским меркам именем спьяну наректи именами местных знаменитостей, лояльных к социализму – какой нибудь Кобылянск, Буковинск, Прифедьковичск, Червонопрутск или Новодовбушград.
Пронесло!
Действительно, есть города, похожие на сыновей крестьянок и рабочих. В этом нет ничего ни унизительного, ни предосудительного.
Наш город тоже имеет родителей. Но они выходцы из других общественных слоев. Его пращуры – философы, поэты, художники, артисты. Как правило, нетрадиционной для других городов национальности. При этом очень хочется верить в то, что их потомки не выехали из города в разное время навсегда. А просто временно отъехали на безопасное расстояние. А их места в городе забронированы именами на городских аллеях славы.
А у нас, наконец, временные трудности социализма сейчас закончились. Пришли просто трудные времена. Незаметно завершилась наибольшая ложь детства, когда казалось, что быть взрослым классно.
Город же обязательно вновь будет приветливым, наполненным друзьями и весельем, радуг, хрусталя, фейерверков и музыки. Беременным от цветов и печенья с мороженым, мокрым от лимонада и кваса, легким от уличных сквозняков и тополиного пуха, соблазнительным от улыбок прохожих девушек. Он еще обязательно будет блестеть от счастья и влюбленности в себя. Совершенно миролюбиво танговать, фонтанировать, стихослогать, фиакрить и философствовать. Городу непременно будет что есть и пить, кого любить, где и на что развлекаться.
***
Мой друг затих. А потом неожиданно нервно сказал:
– С годами понимаешь, что самым важным является не количество друзей, а их качество. Поэтому лучше сжигать не мосты, а людей. Так надежнее.
– У нас с тобой нет будущего. Прошлого у нас тоже нет. Потому что то, что было, например, 30 лет назад – это не прошлое. Прошлое – это то, что проходит. Но наше прошлое не прошло, а живет вместе с нами, теперь, в сегодняшнем. Поэтому у нас с тобой есть только сегодняшнее, – ответил на это я.
Пусть нас рассудит будущее