Обгоревшая книга (вечірній Таймс)

автор: Сергей Воронцов

Как-то долго и сладко был в Одессе. На некоторых одесских пляжах, к слову, не знаю, как сейчас, были библиотеки. Приходишь, берешь то, что тебе нравится и читаешь, а уходишь с пляжа, ставишь книгу на полку.  И как-то ползал вокруг кружащейся полки и вподобав себе книгу, которая обгорела. Ее буквально когда-то вытащили из огня. У нее обгорел корешок, и края страниц. Это были рассказы о революционном времени 1917 до начала двадцатых.  Да-да, о том времени, когда убийцы сменяли убийц, шарлатаны шарлатанов, прекрасные иллюзии сменялись не менее прекрасными,  а недовольство в конце-концов закончилось полным единодушным восторгом масс. И этот восторг был по-своему еще страшнее их недовольства.

В этом революционном сборнике был рассказ  неожиданно заковыристый. Зима. Холодный революционный город(холод и революция, по всей видимости как-то связаны в любые времена). И вот главный герой ищет дровишек, чтоб согреться. А в каменном городе это не просто. Герой пробирается через лаз в огромное брошенное административное здание, то ли паркета наломать, то ли вообще. Там сотни комнат.

А поскольку читаю я  невероятно медленно, то понимаю вдруг, что речь не о комнатах, а о днях. Боюсь, я единственный кто так интерпретировал, и единственный – правильно. Герой переходит изо дня в день,  с одной мыслью – найти что-то нужное, согреться в конце-концов. Но каждая комната, или каждый день несут следы какого-то непорядка или потери.

Ориентиры на пути самые странные, и сами по себе свидетельство хаоса. Каждая комната – неожиданность и неизвестность. И это манит. Но согреться в них нельзя.

И так охотник за теплом путешествует, пока его ни начинают манить какой-то сладкий женский голос, ему кажется, что это некое обещание, но, идя за этим манящим голосом, попадает в самые пустые безжизненные из комнат, где видит только себя в огромных кривых зеркалах. И так он бредет. Пока  вдруг не выходит к залам, где идет, как ни странно,  пир. Тут уж процитирую  из книги:

«шум стал отчетлив, как ветер в лицо;   музыка начала играть кафешантанную пьесу. Оркестр играл «под сурдинку», как бы по приказанию. Однако заглушаемые им голоса стали звучать громче… Насколько я мог понять, интерес различных групп зала вертелся около подозрительных сделок, некоторые фразы напоминали ржание, иные — жестокий визг; увесистый деловой хохот перемешивался с шипением. Голоса женщин звучали напряженным и мрачным тембром, переходя время от времени к искушающей игривости с развратными интонациями камелий. Иногда чье-нибудь торжественное замечание переводило разговор к названиям цен золота и драгоценных камней; иные слова заставляли вздрогнуть, намекая убийство или другое преступление не менее решительных очертаний. Жаргон тюрьмы, бесстыдство ночной улицы, внешний лоск азартной интриги и оживленное многословие нервно озирающейся души…»конец цитаты

Людей на пиру набираются все больше и больше. Чем больше заходят в залы, тем жарче друг другу аплодируют. Все они угрожают некоему крысолову, который мешает им жить.

По-своему, так крысолов — Бог. Пирующие угрожают убить его, и радуются, что пришел наконец Освободитель, который сможет это сделать. И вот герой убегает к Крысолову, чтоб предупредить его о смертельной опасности, но тот лишь посмеивается и вынимает из клетки очередную   крысу.

Не удивлюсь, если автор был пьян, когда писал. Но слишком пьяные редко врут. Не в силах.  Пирушка, конечно, вполне узнаваемая, таких было много и в Украине. Пару лет назад. И сейчас. В рассказе еще много похожих картинок. Но меня тогда удивило, что рассказ этот не дореволюционный, это-то было бы понятно. Он после-. После.  .

Интересно, что бродяга по комнатам-дням не ищет мести (он даже поживился за счет пирующих), он не хочет ничего исправлять в этих огромных бесприютных днях. Не его это дело. Он хочет снимать комнату рядом с крысоловом и ждать-ждать любви его дочери. Вот и все, что можно по-хорошему желать.

Об этом написал пьяный голодный бродяга холодным питерским вечером, рассчитывая получить пару мешков крупы в качестве гонорара.

А я прочитал в одесской хибарке. И мне показалось это важным.