О равенстве агоний: пара заповедей от Мозеса(нічний Таймс)

Цю статтю я написав у 2011 році, не пам’ятаю вже з якої нагоди, очевидно, Дня Перемоги. Мої логічні конструкції того часу видавалися мені реалістичними, але в глибині душі залишався певний сумнів.  І крім того, було одне але… Я бачив у своєму житті чиїсь особисті трагедії, і сам їх переживав… Але  не було справжнього  досвіду загальних трагедій. Тепер я перечитую цей текст навіть з подивом. Час зробив для нього дивовижну і страшну раму. Текст:

Автор: Сергій Воронцов

Мозес. Портрет роботи в художника Леона Копельмана

Что такое память о войне? Нужна ли она? В чем она заключается? И можем ли мы на эти вопросы ответить не глупо, не банально, а значит, по-настоящему? Наверное, стоит поискать эти ответы у людей, войну прошедших. Чья судьба и есть ответ на этот вопрос. С этой точки зрения как ответ на войну, как память о войне меня потрясает судьба одного моего земляка.

О прелести ловкачей

Звали его Мозес. Не так давно он умер в глухой немецкой деревне, где доживал свой век. Буквально — век. Потому что дожил до ста лет. Мне нравится думать о нем, потому что среди военных судеб, трагических, фантастических, авантюрных, его судьба, считаю, — одна из самых невероятных. Речь не о канве, которая была бы хороша для остросюжетного фильма. Тут уж никого ничем не удивишь. Но мне кажется, например, невероятным, что буковинец Мозес, будучи евреем, в послевоенное лихолетье спасал немцев. Как вам такой поворот темы холокоста? Но это лишь эпизод в его огромной биографии. Спасал он немцев, потому что «агонии ничем не отличаются» ни у немца, ни у русского, ни у еврея, ни у украинца. Такую мысль о подлинном равенстве агоний он высказал как-то. И крепко ее держался. Это стоило ему судьбы. Могло стоить жизни. Если кто-то подумал, что речь идет о враче, то он ошибся. Речь идет о поэте. Возможно, сама попытка привести в пример этого человека многих обескуражит. Но мне кажется, что она исполнена смысла. Фамилия у Мозеса была вполне шекспировской — Розенкранц (кто помнит — персонаж «Гамлета»). И имя Мозес (Моисей) тоже драматичное, его Розенкранц выбрал себе сам еще мальчиком(настоящее имя было – Эдмунд).

Вся судьба его полна удивительных решений, ошеломляющих успехов и таких же провалов. Он родился в 1904 г. в бедной крестьянской многодетной семье в местечке Берегомет, недалеко от Черновцов. Его отец мечтал о собственном бизнесе и после Первой мировой стал стремительно богатеть, «найдя тему», но неожиданно умер от инфаркта, оставив восемь детей сиротами. Придумывая отцу надпись на могильном камне, Мозес впервые заподозрил, что его призвание – быть поэтом. Вскоре он бросил гимназию и отправился скитаться по странам Европы — работал типографским и фабричным рабочим, гувернером. Такой старт не предвещал ничего хорошего. Но Мозес искренно любил языки и владел в совершенстве несколькими. В 30-е Розенкранц становится журналистом, автором поэтических книг, работает переводчиком и совершает головокружительный взлет — сначала до секретаря министра иностранных дел Румынии Иона Пилата, а потом и до личного биографа королевы Румынии Марии, становится кем-то вроде ее спичрайтера и советника. Кто бы мог подумать, что через несколько лет он станет советским гражданином!

То, что Мозес так быстро и просто становится вхож в самые высокие круги, поневоле заставляет задуматься: судьба ли так благоволила к этому парню либо он обладал, кроме всего, невероятной житейской прытью. История с королевой вообще удивительная. Розенкранц написал статью с графологическим анализом неизвестного ему почерка (это был почерк королевы), где анализировал вероятный характер, прошлое и будущее его обладателя. В узких кругах было известно, что королева увлекается графологией. Статья Мозеса так потрясла королеву, что он тут же стал ее приближенным, а сестра Розенкранца — фрейлиной. Похоже, это была не просто статья про почерк. Это был снайперский психологический выстрел, прекрасная интрига.

У нас прытких не любят. «Он просто ловкач, — скажет читатель, —что автор нам заливает, чем он так интересен?» Но жизнь подсказывает, увы, что ловкачи часто и добрее, и наблюдательнее, и честнее многих идеалистов. Думаю, потому, что ловкачи лучше чувствуют людей. Отметим, однако, что просто авантюристы не пишут в тюрьме стихи о прекрасной смерти Сократа. А Авантюристы вообще редко восхищаются людьми вроде Сократа. И никогда о них не думают. Мозес думал и писал в тюрьме о Сократе. Ему нравилось, что Сократ за день до смерти стал учиться играть на флейте. Его это восхищало. Мозес хотел почувствовать Сократа. Я захотел почувствовать Мозеса. Ну хоть немного.

Спасти врага

Политическое счастье часто совсем недолгое. После переворота в Бухаресте в конце 30-х Мозес возвращается в Черновцы. Бывшие поклонники и покровители — в опале. Поэтому советский сороковой год он встретил в родном городе. Надо сказать, он и тут счастливо избежал репрессий, хотя подходил по всем параметрам как бывший секретарь министра, как советник королевы. Но он спокойно работал переводчиком. К слову, Мозес был глубоко убежден, что во всех трудных ситуациях надо доверять не советам посторонних, а внутреннему голосу. Суждение, по всей видимости, оправдывало себя до сих пор. Дальше, однако, внутренний голос перестал помогать хозяину. Когда румыны пришли в Черновцы в 41-м, вероятно, Мозес не предполагал ничего дурного для себя. Но вместо королевского дворца угодил в гетто, а оттуда и в концлагерь, где на пару с поэтом Паулем Целаном строил шоссе для румын. Правда, его житейская прыть и тут дала о себе знать. 40-летний Мозес сбежал из концлагеря. Год он провел в Бухаресте, живя в подполье.

Лишь в 45-м вздохнул свободно и подумал, что худшие времена для него миновали. Он устроился работать в международный Красный Крест. В послевоенном Бухаресте монархия сосуществовала с коммунистическим правительством, а советские комиссары — с национальными радикалами. Работа в Красном Кресте казалась спокойной синекурой. Однако именно здесь Мозес опять начал делать то, что подсказал ему внутренний голос. Он направил часть средств Красного Креста для немецких стариков и инвалидов. Кроме того, он помогал своим друзьям-немцам покинуть коммунистическую Румынию. Это возмутило советских военных представителей, и они потребовали арестовать Мозеса.

В детских воспоминаниях Мозеса есть любопытный эпизод. Розенкранц дружил с немецким мальчиком. Тот увлекался романами Карла Мая про Виннету и индейцев. Однажды они решили стать братьями по крови. И их юность действительно была освещена дружбой и взаимной поддержкой. Жаль, что такое получается всегда невзначай, нечаянно. Специально дружить не заставишь. Вряд ли Мозес думал о том, что поддерживает немцев. Он думал, что поддерживает людей, которым нужна помощь. В его военных стихах, кстати, сочувствие к людям, которые оказались бессмысленными солдатами бойни, весьма заметно. Вот одно из таких стихотворений, называется: Повторение продйеного

Вновь сыновьям шагать далече

опять на фронт опять под пули

в четырнадцатом те же речи

на гибель их отцов швырнули

Как много в их глазах лазури

как ясно им видна победа

им навнушали прежней дури

того же выспреннего бреда

Ах выправка юнцов беспечных

они чужды сомненьям страху

меж тем как мастер дел заплечных

ведет их прямиком на плаху

(пер. Евгения Витковского)

Что такое долгая память?

Немного оторвемся от биографии. Зачем вспоминать о человеке, который решил помочь врагам? Это сложно объяснить в стране, где до сих пор воюют. Где одни советские инженеры ненавидят, скажем, галицкую политическую идею, а другие, тоже в прошлом советские инженеры, ненавидят  коммунистов. Невозможно объяснить в этой стране, зачем говорить о чудаке Мозесе. Может быть, поэтому тут так неловко и тяжело жить?

В нашей насквозь «христианской» стране вообще непонятно, зачем спасать «не своих». Мне рассказывали, что ветераны в 50—60-е не любили фильмы с насилием. И им было неважно, что «хорошие» побеждают «плохих». Мы фильмы военные любим, в отличие от ветеранов. За неотвратимость возмездия, за сладость киношной агонии врага. И никого не жаль, заметьте…

Вот русские не так давно не верили, что агония чеченца совершенно точно такая, как агония русского. И чеченцы, очевидно, тоже. В истории Украины таких эпизодов, увы, тоже немало. Да, хоть бы и с хрестоматийных  ” Гайдамаков” начать. А уж в двадцатом веке, кто тут только кому ни доказывал, а большевики-то как в этом преуспели… По большому счету никто не верит, что враг такой же. Детское сознание не может в это поверить. А у подавляющего большинства именно такой детский взгляд на мир. В Украине, в России, в Ливии и в насквозь цивилизованной Америке тоже.

Встреча разных логик

Мозес и его супруга Анна Рубнер, которая многое сделала, чтоб он вернулся живым из сталинских лагерей

Возвращаемся, однако, к Мозесу. Связи бедного поэта были таковы, что советские представители получили отказ министра юстиции Румынии арестовать Розенкранца. Спустя несколько месяцев Мозеса просто выкрали, когда он возвращался с обеда на работу, и увезли в Одессу. В 1948 г. его приговорили к 10 годам лишения свободы и отправили в Норильск. Об этом даже не сообщили родственникам. Жена Розенкранца Анна Рубнер писала Сталину и Ворошилову, и знаменитой подруге из Черновиц, жене нобелевского лауреата — Нинон Гессе. Странно читать письмо обычной женщины генералиссимусу Сталину, где она пишет, что Мозес слаб после немецких концлагерей и на Севере его продует.

«Смешная» логика любви. Несмешная логика государства. Она не дождалась его и вышла замуж, но все годы не уставала писать письма с просьбой об освобождении. И его сначала вернули из Норильска в Румынию, что само по себе казалось чудом для тех времен. Потом освободили уже из румынской тюрьмы. Когда он попал в гетто, ему было 37, когда он вышел из тюремного заключения, ему было 53 года. В его жизни еще была и новая семья, и новая страна, и новые книги. Сейчас его прочат в классики немецкой литературы. В чем секрет такой жизненной стойкости? В одном из стихов он пишет:

Рожденный в деревенской хате

я видел в ней не место мне

я родился в такой стране

где был решительно некстати

И в мир где двери все закрыты

я вышел чуть пришла пора

и понял слушая ветра

в непротивленье суть защиты

(пер. Евгения Витовского)

Подводя итоги своей огромной и горькой жизни, Мозес невзначай заметил, что его жизнь совершенно обычна. И если бы в ней было хоть на грамм меньше горечи и страданий, то лишь тогда она была бы исключительной. А так — ничего особенного. И все же кажется, что именно эта жизнь — исключительная. Многие побеждали врагов, побеждали опасные политические режимы. Все это весьма впечатляюще. Но Мозес, пожалуй, один из немногих, кто победил ненависть. В сравнении с его победой все остальные победы кажутся маленькими. Это был его ответ, что такое память о войне. Он таки помнил.

Фото: архив інститута Лео Бека  переклад віршів Євген Вітковський(дещо перероблений)

Бонус: несколько стихов Мозеса из лагерей.

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ

Сапог на грудь и кляп потуже
тюремный пыточный подвал
там день и ночь фельдфебель дюжий
меня со вкусом мордовал

Как бесконечно нудно было
лежать под спудом зная как
по небу движется светило
из мрака в свет и вновь во мрак

Покуда братья драли глотки
я мнил все муки позади
когда палач на миг короткий
сапог убрал с моей груди

НАДЕЖДА

Я спать не смел среди  вони и угара
когда звучал для камеры отбой
тела народов разместясь на нарах
храпели примиренные с судьбой

А я писал, писал, на чем покрепче

я знал слова переживут меня
дремал прижавшись к ним скулою тощей
берег и от воды и от огня

Я ждал пройдут столетий вереницы
археология окончит труд
потомки глянут в мертвые глазницы
отбросят череп рукопись найдут

СМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА

Он вышел поступью угрюмой
спокойно встретить Смерть. Она
сказала, даже смущена:
про хлеб да про детей подумай

Он щедро сеял: все едино
Ну что ж сломалось деревцо.
По имени он вспомнил сына
добавив крепкое словцо

Он распахнул земле объятья,
как женщине. Пред ним прошли
все те, кто жил с ним, без изъятья.
Здесь, на клочке родной земли

Другой, из состраданья что ли
его пристроил вверх лицом.
Кто сыном был, кто был отцом,
тот ныне серый камень в поле.